Дмитрий Бадов

ЛЕЖАЧИЙ КАМЕНЬ

Киноповесть.

ПРОЛОГ

Наверное, я плохой рассказчик. Да, я бываю временами занудлив и упускаю что-то важное, вероятно...

Я никогда не был увлекательным и захватывающим человеком. Но...

Никто не знает, как нужно. Многие знают, как м о ж н о, но как н у ж н о, как действительно нужно жить, говорить, любить и жевать, не знает никто. В этом незнании равны все: и мудрецы, и глупцы, и просто люди.

За обладание разумом надо платить постоянным, хроническим н е з н а н и е м и иссушающими сомнениями, да...

А когда сомнения наконец заканчиваются, у нас хватает сил только улыбнуться, удивляясь простоте и доступности Истины.

А потом — легкий выдох и прикосновение чьих- то губ, волос и рук, дарующее серебристое и покойное счастье. Не хватайте эти руки, не отталкивайте, не бойтесь.

Иначе получите пощечину. Уж я-то знаю.

.........................................................

.........................................................

Сегодня я видел, как под машину попала собака. Колесо переехало собаке задние лапы, и она забилась на влажном асфальте, отчаянно скуля. Какой-то парень бросился к ней, взял её на руки, а машины виновато притормаживали, когда он переносил собаку через дорогу.

Положив её на обочину, парень согнулся и уставился на этот жалобно воющий комок боли, который еще пять минут назад был весёлой легкомысленной псиной, гоняющей по двору голубей.

То ли визги надоели парню, то ли у него были другие причины, но он, воровато оглядевшись, открыл канализационный люк и сбросил туда животное. Раздался легкий всплеск, и вой сразу прекратился. Парень, испортив несколько спичек, закурил и пошел, оглядываясь.

«Чудно начинается день...» — подумал я, щелчком указательного пальца отправляя окурок за окно.

Было раннее, солнечное утро. В голове шумело после выпитых вчера таблеток, тело обмякло и противно ныло, во рту чувствовался гадливый вкус рвоты. С отвращением сплюнув, я задернул шторы и отправился на кухню варить кофе.

Раз я жив, я должен выпить кофе и подумать. Сегодня спешить некуда. И, вероятно, пройдет немало времени, прежде чем мне снова нужно будет спешить.

Я пил кофе, гляделся в его горячую ароматную черноту и просидел так весь день, листая желтоватые страницы своей жизни, исписанные детским, корявым почерком.

Листал и удивлялся легкости этого, еще вчера мерзкого и болезненного, занятия.

И прежде всего я вспоминал ту, другую собаку, которая осталась далеко в детстве, но навсегда засела в моей памяти ржавым гвоздем. Засела, наверное, потому, что детство мое не выдержало испытания этой собакой, и день, когда она наследила в моей жизни, был первым днем Осознания. И первым н е д е т с к и м воспоминанием.

Странно иметь воспоминания в двадцать лет...

.........................................................

Последнее, что услышала невзрачная “капустница”, присевшая отдохнуть на лесной тропинке, было: “Мама! Мама! Смотри, какая бабочка!” — и в ту же секунду нога мальчишки, кричащего эти слова, накрыла её.

Мальчишка не заметил “капустницу”. Его пальцы сжимали другую бабочку — большую, красивую, разноцветную. Часто дыша, он показывал матери свою находку. Мама поставила на землю прикрытую полотенцем корзинку и приняла из рук мальчика его добычу.

— И правда, красивая бабочка.

— Красивая? Не-е... Она глупая. Сидела на цветке и даже не улетела, когда я подошел. А ведь я мог ее раздавить.

— Давай отпустим ее, Олежек.

— Давай. Мне не жалко.

Мама разжала пальцы, и бабочка под Олежкино улюлюканье улетела прочь.

Отец тем временем затянул развязавшийся было шнурок на ботинке, и все трое продолжили свой путь к реке — конечной цели семейного путеше